Валерий Лицкай: «Мельница должна крутиться, это – основа дипломатии».

28 июля намечена встреча молдавского президента Игоря Додона и приднестровского лидера Вадима Красносельского. Глава РМ в обращении к согражданам отметил, что важнейшей темой переговоров станет ситуация с «нелегальными контрольными пунктами перехода границы зоны безопасности в Приднестровье», которые сделали недоступным для людей полноценное медицинское обслуживание.

Это – один из множества тактических вопросов в отношениях Молдовы и Приднестровья, а что с решением стратегических? Хаос, внесенный коронавирусом во все сферы жизни, требует упорядоченности, приднестровская проблема – не исключение. За ответами на вопросы мы обратились к Валерию Лицкаю, первому руководителю внешнеполитического ведомства Приднестровья. Переговорный процесс между сторонами урегулирования конфликта при нем начинался, а затем долгие годы продолжался, так что, бесспорно, Лицкай – один из компетентнейших специалистов по приднестровской проблеме. В этом интервью – самое интересное об истории вопроса, механизме переговоров, работе дипломатов и авторитарном режиме.

 

— Господин Лицкай, как Вы считаете, почему приднестровский вопрос не решается 30 лет?

— В МССР не было никаких межнациональных трений и особых предпосылок для возникновения большого конфликта. Не было. Тем не менее, он случился, потому что в ходе национального строительства, в начале девяностых годов, были совершены ошибки. Сначала они привели к трениям, потом – к столкновениям, потом – к вооруженному конфликту, а уже дальше начался процесс разрушения.

Значит, в основе конфликта 30 лет назад лежали несколько причин. Например, такая причина, как языковой вопрос: закон о языках, статус русского языка. Следующая – вопросы безопасности личности, общества, то есть, отсутствие силового давления. Вот как раз это силовое давление и привело к вооруженному конфликту. Дальше: не решены были экономические вопросы, вопросы приватизации – по каким законам, кому и как. Не решен вопрос национальной идентичности: кто такие приднестровцы, что они хотят? И в Молдове эти вопросы только начинали решаться. Сумма проблем и создала конфликт, который не урегулирован до сих пор.

Главное здесь – то, что никто эти вопросы не решал и не решает. Проблемы, которые я назвал бы проблемами первого уровня, не решены до сих пор и готовы вспыхнуть в любую минуту, что и показали, например, недавние выступления ветеранов-комбатантов в центре Кишинева. И, соответственно, реакция наших ветеранов-комбатантов. То есть, всё это может вспыхнуть в любой момент. Нерешённые проблемы – это первый тяжёлый груз.

— Но 30 лет – не просто листки в календаре, а годы какой-то определенной  работы?

— Совершенно верно. В чем она тогда заключалась? В 91- 92 годах мы жили в общем доме, и Советский Союз приложил массу усилий для того, чтобы создать в МССР единый народнохозяйственный комплекс, единый комплекс культуры, образования и так далее. Всё это работало на двух берегах Днестра как общий механизм. Но, начиная с 92 года, политики и руководители с обеих сторон делали всё возможное, чтобы эти связи обрубить, разрушить систему и создать – каждый свою. В чем, надо сказать, за 30 лет очень преуспели. Все наследие Советского союза по интеграции разрушено.

Мы имеем сейчас два разных народнохозяйственных, государственных и культурных механизма, наши рельсы расходятся все дальше и дальше. И надеяться, что в этих условиях приднестровский вопрос решится сам собой или какими-нибудь лёгкими политическими усилиями – не приходится. Мы работаем в раздрай, и время это всё только усугубляет.

К сожалению, нет ни политиков, ни политических сил в Молдове, да и в Приднестровье тоже, которые хотели бы сработать на сближение системно, не политическими декларациями, а системно. Так что, эти 30 лет дали вот такой результат.

— Каковы перспективы при реальном объединении двух берегов? 

— Могу сказать следующее: реальное объединение двух берегов в настоящее время и в ближайшем будущем представляется совершенно нереальным.

Как раз, очень удачно выступил г-н Додон в своем интервью журналистам, в котором четко сказал, что раньше конца следующего года даже начало переговоров не предвидится. Да и когда наступит эта дата, все будет зависеть от соотношения геополитических сил.

Что такое реальное объединение двух берегов? У нас есть прекрасный пример Германии. Объединение Восточной и Западной Германии проходило при максимально благоприятных условиях, исключительно мирным путем, исключительно – эволюции, при наличии ну просто неимоверных денег. И уже за триллионы зашкаливают суммы, которые потратила Западная Германия на объединение, настолько кардинально пришлось менять в Восточной Германии всё – образование, промышленность, сервис. И это минимум 20-30 лет, при наличии благоприятных условий, культурной и языковой общности и огромных свободных денег. И, всё равно, все сейчас говорят, что до реальной интеграции еще достаточно далеко!

Поскольку у нас нет ни единого из всех этих условий, объединение совершенно невозможно. Могут быть политические декларации, могут быть политические документы, но денег, даже, например, объединить наши телефонные системы – нет. И никто не собирается их давать, никто ни под что сейчас не даст эти деньги. Поэтому, я считаю объединение невозможным. Политические декларации – да, возможны, намерения – возможны, но цена их очень невелика. Такова ситуация.

— Что ждет Приднестровье?

— Оно как жило, так и дальше будет жить – своей, так сказать, фактически независимой жизнью. Обозримое политическое будущее – 2-3 года, дальше заглядывать совершенно бессмысленно, потому что сейчас главная причина конфликта – глубокий системный и политический кризис внутри республики Молдова. Это исключительно острый кризис. Как он решится – непонятно, когда он решится – непонятно. И с кем придется говорить в конце следующего года – тоже непонятно. Серия неопределенностей не дает никаких оснований на что-то надеяться. Есть мрачные и серьёзные прогнозы, чем это всё кончится, но, по-любому, ничего быстрого и хорошего ждать не придётся. А Приднестровье будет выживать так, как оно выживает сейчас.

— На мой взгляд, реальность того, как это может быть впредь, показала всем эпидемия коронавируса.

— Вот- вот. Началась эпидемия, накрыла и Молдову, и Приднестровье. Не было ресурсов у Молдовы, чтобы кому-то помогать, не было их у Приднестровья. Каждый субъект начал спасаться своими силами, как мог. Вот вам реальная картина. Никто даже и не пытался объединять какие-то ресурсы, стратегии, методики. Приднестровье  мобилизовало свои фабрики швейные, массово стало выпускать маски, костюмы защитные – для себя, не делясь уже ни с кем. Создали лаборатории – для себя. Вот это вот – реальное выживание, модель на ближайшие кризисные ситуации в будущем. Реалистичная.

— Молдавские лидеры не находят общий язык с тираспольскими руководителями, включая и нынешнего президента РМ, которого Вы выделяете из общей когорты кишиневских политиков во взаимоотношениях с Приднестровьем. Какие концептуальные вопросы, в таком случае, завтра могут решить на своей встрече Додон и Красносельский?

— Если системные отношения так разрушены и идут в разные стороны, что мы хотим от политических лидеров, что они могут? Посмотрите на линейку молдавских лидеров, и вы увидите, что ни один из крупных политиков по вопросу Приднестровья точки зрения или какой-либо программы не имеет и иметь не желает. Мы для них – просто отсутствующий какой-то субъект. Нет нас ни в одной программе: ни у Майи Санду, ни у Нэстасе, ни у кого нас нет! Единственный политик в Молдове, который занимается серьезно и программно отношениями с Приднестровьем – Игорь Додон.

А теперь рассмотрим картину детально. Додон, конечно, президент, но каковы у него реальные полномочия, возможности что-то решать?

Он находится в процессе выбора, в острой политической борьбе, когда его бьют в спину все окружающие его оппозиционные политики. Если зарубили 200 млн. долларов российского кредита, то о чем мы можем говорить? Какие-то шаги в отношении Приднестровья — хорошие или плохие — будут раскритикованы, будут тормозиться на всех уровнях, вплоть до Конституционного суда. Это все понимают, и какой тут может быть общий язык? На чем?

Да, малые шаги мы можем обсуждать, мы их и обсуждаем постоянно. Да, встречаться надо, потому что поддерживать тонус отношений – это лучше, чем не иметь никаких контактов. Решать проблемы, кроме малых тактических – нет никакой возможности. Такая вот реальная жизнь на тему общего языка. Я уже не говорю о том, что Приднестровье – президентская республика, очень жёсткая. Вадим Красносельский имеет широкий набор возможностей и полномочий. Его парламент в спину не бьёт, в обществе нет раскола и, конечно, у него позиция намного устойчивее, намного солиднее, чем у его оппонента Додона. Какой же может быть общий равный разговор? И это ещё – Додон, который хоть как-то занимается Приднестровьем, остальным же встреча с нашими лидерами не интересна.

— Тогда запланированная встреча – что это за шаг, как его воспринимать?

— Встречи Красносельский-Додон часты. Они видятся, потому что переговорный процесс между двумя берегами идет. Плохо ли хорошо, но он идет. Лучше плохие переговоры, чем хорошая война. С молдавской стороны ни один другой политик не имеет желания встречаться, в результате, встречаются только они. И обсуждают вопросы. Может быть, широкие, но последствий здесь быть не может. Может быть, тактические, например, посты, и они принимают решение, но это – тактика, не стратегия. У нас проблема карантинных постов в зоне безопасности. Хорошо, они это обсудят, количество постов будет сокращаться, составят какой-то график их снятия, по мере ослабления эпидемии. Согласуют эти графики. Будет ли это кардинальное решение? — Абсолютно нет! Не будет! Но встречаться, еще раз говорю, надо.

Возьмем Армению и Азербайджан: у них встречи проходят редко, с огромным трудом и конфликтно, что очень плохо. У нас встречи проходят нормально. Результаты небольшие, но это – лучше, чем конфликт.

Надо сказать, что на нынешней встрече очень настаивают все наши посредники и гаранты. И не только Россия – и США, и Евросоюз, и ОБСЕ. Они дружно настаивают на том, чтобы переговорный процесс шел, так или иначе, чтобы лидеры встречались, поскольку больше встречаться некому. Чтобы они обменивались хотя бы видением, слушали мнение другой стороны. И, желательно, чтобы эти встречи проходили не раз в три года, а, хотя бы, два раза в год. Такое есть общее пожелание, вот они и встретятся. Ну, а дальние цели…

— А какие дальние цели у международных партнеров – участников формата 5+2? Вы можете их определить?

— Это – кадровые дипломаты, и они должны ездить, встречаться. Дипломатическая мельница постоянно крутится, независимо от того, есть вода или нет воды, есть зерно или нет зерна. Мельница должна крутиться, это – основа дипломатии. Тут работают не на результат, а на процесс. А раз так, то все обязаны посещать обе стороны переговоров, обмениваться мнениями, держать руку на пульсе.

— По оценке ряда экспертов, Евросоюз «охладел» к Приднестровью, а Посольство США в Кишиневе в последнее время активизировалось на приднестровском направлении. Пример – последний и стремительный визит в Тирасполь главы американской дипмиссии в РМ.

— Думаю, считать, что это – какие-то знаки благоволения или немилости, было бы неправильно. Посол Евросоюза Михалко давно работает по нашему региону, у него большой опыт, и часто сюда ездить – что он здесь не видел? Для Посла США Хогана регион новый и понятно, что ему сюда надо часто ездить. Американский посол – трудоспособный, активный дипломат, ему надо знакомиться с реальной ситуацией, что он и делает. Ждать от этого какой-то милости или немилости не приходится. Да, у них, посредников, есть две темы, которые все они дружно поддерживают: что нужно переговорный процесс возобновлять и вести. Будет 5 + 2, будет поездка на большую конференцию в Словакии – всё будет.

— Вывод российских войск сюда вписывается?

— Вывод российских войск – старая тема, и давно есть такой же ответ: вопрос относится к компетенции тех структур, которые за это отвечают. Дипломаты не отвечают за войска и их вывод, никто с ними это обсуждать не будет, и они таких вопросов не ставят. Да, они могут высказывать мнение, но это – не их компетенция, не их уровень, не их структура, вообще не дипломатическая проблема. Для этого есть министерства обороны, военные атташе. Они встречаются, обсуждают, когда находят решения – реализуют их, например, несколько раз вывозили военное имущество. И обходились без послов. Так что, здесь чудес не будет.

— Какие вопросы решает формат 5 + 2?

— Когда нужно решать серьезные вопросы, собирается механизм, ну, скажем, президентов, премьеров. То есть – людей ответственных. Они встречаются,  решают, выполняют. Иногда нет политической целесообразности для встречи, тем не менее, дипломатическая мельница должна молоть. При этом, она не имеет полномочий что-то решать, подписывать, тем более, что-то выполнять, являясь вспомогательной поддержкой, своеобразным костылём. Дипломаты нужны, как написано в регламенте, чтобы подавать советы руководителям. В дипломатии это называется площадка – дело нужное и важное. Если площадки разрушаются, рушатся и все возможности для переговоров. Поэтому, их поддерживают, но ждать оттуда чудес не приходится.

— Что изменило бы присутствие ООН на берегах Днестра? 

— В 92 году решался вопрос о первых переговорах, механизме и участниках. Сюда приехала миссия ООН, потом поехали в Москву – мы и молдавская сторона, где обсуждалось, будет ли участвовать ООН в приднестровском урегулировании. Ответ четкий и ясный – нет, ни в каких форматах, будет работать ОБСЕ. Это решение надо уважать. Мы его приняли, как факт, и оно свято соблюдается вот уже 30 лет. Никаких сигналов об изменении нет, и я думаю – не будет.

— Создается впечатление, что международные партнеры выстраивают отдельные отношения с Тирасполем, и они – вне контекста объединения Приднестровья и Молдовы.

— Это – стандартная дипломатическая работа, в которой не было каких-то особых жестов или нагреваний. Международные партнеры прекрасно знают, что пока не закончатся выборы, никаких реальных шагов не будет. Они должны поддерживать контакты – они их поддерживают. Все – мило и происходит в том дипломатическом контексте, о котором я говорил выше.

— На территории Приднестровья очень активно работает система грантов ЕС. Это – деньги, и немалые.

— Существуют две параллельные реальности. Первая – отдельный уровень, реальность политико-дипломатическая. Там, знаете ли, конфликты, там радости, противоречия, там роль России. И журналисты видят эту сферу, как первоочередную. Есть и второй уровень – это реальные экономические отношения. Они не секретны, вы можете посмотреть любые сводки и увидеть, что Приднестровье работает с Евросоюзом. Увидеть, на какой процент, а он – очень большой, на каких условиях, как давно. Соглашение о зоне свободной торговли подписывали в 2015 году, и роль Приднестровья там прописана. Всё работает, приезжают миссии с проверками, и выясняется, что Приднестровье выполняет условия гораздо лучше, чем Республика Молдова. И нам ставят галочку, что мы – надежные партнеры.

Все решается – вне политики, вне конфликта, на уровне экономических структур.

— Сотрудничество Евросоюза и Приднестровья втянуто в рамки взаимоотношений с Республикой Молдова?

— Молдова – маленькая, Евросоюз – большой, а разговоры ведутся о том, что мы, дескать, независимые, и как скажем, так Евросоюз и будет действовать. Только это совсем не так. ЕС заранее решает, что и как он хочет делать. Евросоюз прекрасно знает ситуацию в Приднестровье, прежде всего – экономическую, знает, что здесь делают и выписывает свои интересы, экономические выгоды. Если для этих выгод ему надо работать с приднестровскими предприятиями, он замечательно работает. Я помню такой сюжет из своей практики, когда относительно молодые чиновники Молдовы вздумали мешать торговле Приднестровья с Евросоюзом. Там вопрос квот был. И представители ЕС объяснили им, что это – квоты не Молдовы, а Евросоюза. Квоты де, мы даем тому, кому хотим, кому выгодно. У вас таких товаров просто нет, а они нам нужны, поэтому, извольте оформлять, как положено, отгружать и не мешать. Это – наша работа, наш бизнес, а ваши политические вопросы решайте на политическом уровне.

Так что, отношения у нас – двуслойные. У Евросоюза есть разные подходы, но в области экономики он – прагматичен, даже жёсток, плохие товары не берет. Платит нормальную цену и, в первую очередь, обращает внимание на качество, которое мы довели до европейского уровня. Наши отношения – не секрет, но и кричать о них на каждом углу нет необходимости. Зачем? Серьёзные отношения не требуют крика.

— Однако работа международных партнеров связана с затратой ресурсов: временнЫх, человеческих, финансовых.

— Что касается грантов: если есть гарантия, что их не украдут – можно и грантовать. Кредиты – кишиневская проблема. Приднестровье никаких денег от Запада не получает, и давления на него в этом плане быть не может.

— Вы только что говорили о прагматизме и, в то же время – о затратной дипломатической мельнице, которая продолжает крутиться. Для какой галочки она крутится вхолостую?

— О мельницах: есть два их вида, первый из которых – прагматичный, он касается экономики и финансов. Там, где кончаются в нашем регионе экономика и финансы, кончается прагматизм. Есть второй уровень, вторая мельница – политики, дипломаты, журналисты, эксперты, она вращается во всем мире. И сравнивать эти мельницы – то же, что сравнивать дельфинов с орлами. Они не смешиваются.

Да, политики должны давать свои результаты, дипломаты должны давать свои результаты, но у них иной прагматизм и иные сроки. Некоторые переговоры длятся и по 50 лет, это неудивительно в мире дипломатии. Нерешённые вопросы есть по 50-60 лет, ну и что?  У них –другая жизнь, другие сроки, другие критерии. Я понимаю ваш вопрос: если есть экономические отношения, их обязательно используют для политического давления и наоборот. В современном мире это не так. Тот же ЕС готов торговать с последними феодалами из Саудовской Арвии, потому что ему интересны экономические отношения. Политические отношения – третий вопрос, права человека – вообще десятый.

— Двойные стандарты?

— Это – политика не двойных стандартов, а двух уровней. На каждом уровне есть свои стандарты, они не двойные, нет. Их нельзя путать. Экономике – свой стандарт, политике – свой, смешения не происходит. Правда, не без исключений.

— Так что нас ждет? Если решение приднестровского вопроса зависнет лет на 50 – это вариант нормы?

— Для вас 50 лет – это много?

— Да, особенно, если учесть, что 30 уже пролетели.

— А я, как историк, вам скажу, что это – совсем не много, для истории такой срок – тьфу. Решение не от сроков зависит, а от состояния партнеров по переговорам. Если один из партнеров тяжело болен, в тяжелейшем кризисе, у него нет ответственных руководителей, у него вообще государство захвачено неизвестно кем, какое может быть урегулирование? Какие могут быть гарантии, какие документы серьёзные могут быть? Все всё понимают, все желают Молдове быстрее выздороветь, быстрее закончить политический кризис, создать стабильную, хотя бы европейского образца, политическую систему, независимые суды, прекратить коррупцию, дать свободу прессе.

Поверьте, если бы нам предложили сейчас в качестве одного из кантонов вступить в Швейцарию, мы бы пулей полетели.

— Как? Ведь жители Приднестровья выбрали на референдуме Россию.

— Да, мы выбрали Россию и спросили бы её: вы не хотите нас отпустить? Отпустила бы.

— То есть, она за вас не держится? И вы за неё – тоже?

— Мы бы попросили, потому что все желают попасть в Швейцарию.

— Почему не в Евросоюз? Соглашения подписаны, у вас с ЕС идет торговля.  В Молдове постепенно всё стабилизируется.

— Евросоюз здесь совершенно ни при чем. По нынешнему состоянию вступить в ЕС для Молдовы нереально в обозримом будущем.

— Вы сказали, что 50 лет для истории – ерунда.

— Ну, ждите полвека, потом, может, и вступите. – Это нереально. Белоруссия не может определиться, Украина, Молдова. Мы находимся в такой зоне, для которой вступление в Евросоюз невозможно.

— Каким же Вы видите развитие этого региона, включая Приднестровье?

— Развитие идёт, берутся хорошие мировые образцы. Все их берут, пытаются подтягиваться. Лозунг примерно один: стройте Евросоюз у себя дома, своими силами и за свои деньги. Точка. Нравится, не нравится – дискуссии не будет. Значит, придется висеть в этой зоне вместе с Белоруссией, Украиной и Молдовой. Выживать. Еще раз говорю: в наших условиях заглядывать вперед более, чем на пять лет – фантазии.

— Объединение Молдовы с Румынией возможно?

— Однозначно – нет. Есть всякие идеалисты, конечно, в основном, среди гуманитариев. Они кричат: завтра – униря, мост цветов. Еще раз говорю, любое объединение – огромные деньги. Чтобы подтянуть РМ хотя бы до уровня Румынии, столько денег надо в неё вложить, что таких средств у Румынии нет, а Евросоюз их не даст. Никто не даст. Это все декларации. Нужны деньги, нужны ресурсы, как и при объединении Восточной и Западной Германии.

Я уже не говорю о геополитической обстановке. А она сейчас категорически не позволяет нарушить хрупкий баланс, который существует на Балканах. Причерноморье – очень хрупкий сейчас баланс, любое неосторожное движение его нарушит, и обрушится вся конструкция. Никто этого сделать не даст. Слишком всё висит на ниточке.

— Молдова может решиться на косовский сценарий и отпустить Приднестровье?

— Насколько Молдова могла, она нас отпустила 25 лет назад. Что еще отпускать – всё уже обрублено. Понимаете, в Косово были оптимисты. Ура! Провозгласились! Их кинулись признавать. Боже мой, 90 государств признали, весь Евросоюз почти, мусульманские страны. Они, раздувшись от гордости, явились вступать в ООН, а там их завернули, потому что у них – неполное признание, и ни в одну международную организацию они быть приняты не могут. Это был шок, но таковы реалии, в мире довольно много частично признанных государств, несколько десятков. Какие-то признаны одним государством, абхазов признали аж четыре. Что это дает? Что Россия признала – это ценно, что Венесуэла – разве что, для души.

— Вопрос о том, что Россия вот так же может признать Приднестровье, вообще не стоит?

— Понимаете, капризов на мотив «барышня захотела» в международной политике не бывает. Каждый шаг на тему признания сто раз просчитывается: что это дает, каковы последствия. И зачем это надо? В данном случае у России есть твердая позиция – сейчас признания быть не может, она это чётко и ясно говорит. Я могу сослаться на то, что уже сказал: в Причерноморье северном, на Балканах всё висит на ниточках, всё очень хрупко, только-только погасили войны. Сейчас малейшее неосторожное движение нарушит конструкцию, а потом цепочка нарушений потянется дальше. И как это можно будет остановить, никто не знает.

И вопрос, зачем России всё это? Она же несёт ответственность не только за берега Днестра, а за обширные регионы. Прекрасно она просчитывает сложные схемы и не видит необходимости. Она оставляет всё, как есть, лишь бы не было хуже.

— А в геополитических рамках её оппоненты тоже не могут сыграть в такую игру?

— Ну, конечно нет. Вы что думаете, что у американцев свободны руки, они творят, что хотят? Американцы тоже сидят на Балканах, тоже мучаются с албанцами, косоварами, боснийцами. И, проклиная всё на свете, пытаются их удержать, чтобы они не сорвались, не сцепились, потихонечку вытаскивают их из болота, и тут турки начинают хулиганить. У американцев столько проблем, они все это регулировать должны, а тут еще вылезают из-за угла Кишинев с Тирасполем. Что им не сидится?

Во всем этом – ничего хорошего, но это и неплохо. Вот на ближайшие годы наша судьба. Надо принимать её со смирением и говорить спасибо, что не хуже.

— Я уже поняла Вашу установку.

— Это не только моя установка, так все решили. И даже выполняют.

— Ваше отношение к локдауну и последовавшему экономическому кризису – в широких масштабах и наших, локальных?

— Месяца два назад я прочитал в университете лекцию о пандемии испанки. Если в Первую мировую войну погибло 10 миллионов человек, то из-за гриппа человечество потеряло 100 миллионов. Вот это – пандемия. В нынешнем случае произошла игра слов, поскольку к критериям ВОЗ о пандемии современная ситуация никак не подходит.

— Как тогда объяснить остановку экономик? Что не то с нашими руководителями?

—  Ситуация напоминает мне одесский анекдот, когда во время ЧП и криков «караул» карманники успевают всех обчистить. Уж поверьте, не Молдова здесь – главная, её не спросили. В мировых масштабах кто-то круто набил себе карманы и продолжает их набивать.

— Приднестровье ведь тоже пошло по такому сценарию.

— Это – решение мировых систем. И Молдова, и Приднестровье находятся в толпе. Если ты не выполняешь то, что требуется толпой, тебя затопчут. Были орлы – президент Бразилии, Борис Джонсон и другие, которые пытались систему обойти, но им быстро их ошибку объяснили.

Что касается эпидемии, главное – не паниковать, как было решено в Приднестровье. Закрыться, выставить посты – нравится это кому-то или не нравится. Потому что единственное оружие борьбы с вирусом – карантин. Он у нас жестко проводится, и мы имеем летальных исходов круто меньше, чем в Молдове.

А по количеству заболевших врачей – вообще разница огромная. В первую очередь, у нас спасали врачей, потому что они – золотой запас, они лечат. Всех врачей сразу мобилизовали, поселили в гостинице, кормили-поили, изолировали, защитили масками и костюмами. Мобилизовали всех военных, пенсионеров, студентов, потому и человеческие потери в Приднестровье несравнимы с теми, что в Молдове. Это всё – заслуга нашей жесткой системы, авторитарного режима. Вот так.

— Валерий Анатольевич, я благодарю Вас за интересную беседу.

 

Интервью вела

Ольга Березовская

Специально для kommersantinfo.com