Кто построит новый Ближний Восток?
.
Сектор Газа на пороге военного финала. Президент США Дональд Трамп и премьер Израиля Биньямин Нетаньяху согласовали масштабный политический план — от устранения ХАМАС до дипломатической революции в формате Авраамовых соглашений. Формируется новая архитектура Ближнего Востока, в которой Израиль — признанный игрок, суннитские режимы — модераторы, а Иран — вытесненный наблюдатель. Но действительно ли это путь к устойчивому миру или лишь смена декораций в старом конфликте?
Два года войны в Газе — и, как утверждают источники, спустя недели она может формально завершиться. Но по сути — только начаться в другой плоскости. Президент США Дональд Трамп и премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху согласовали план, который охватывает не только военное завершение конфликта в анклаве, но и полную политическую реконфигурацию ближневосточной системы: устранение ХАМАС, передачу управления Газой четырём арабским государствам, реформирование Палестинской администрации, ограниченный суверенитет Израиля на части Западного берега и — самое важное — расширение Авраамовых соглашений, включая потенциальное признание Израиля со стороны ключевых мусульманских стран. Это не дорожная карта мира, а архитектура новой реальности.
План строится вокруг трёх принципов: отказ от неконтролируемого политического сопротивления (в первую очередь — ХАМАС), делегирование управления территории умеренным арабским режимам (Египет, ОАЭ и др.) и внешняя легитимация статуса-кво через международное признание. Идея двух государств остаётся как дипломатическая формула, но только после «реформ». То есть, при новой институциональной базе, под контролем и модерацией извне. Сама палестинская инициатива здесь минимальна. Решения принимаются за пределами сектора Газа, а иногда и за пределами региона.
При этом важно учитывать: в тени остаётся один из ключевых слоёв происходящего — растущая конфигурация суннитско-шиитского противостояния, маскируемая дипломатическими формулами. Именно суннитские режимы — Египет, ОАЭ, Саудовская Аравия, Иордания — становятся операторами новой архитектуры. Их участие в управлении Газой и в расширении Авраамовых соглашений — это не просто союз с Израилем, а инструмент вытеснения шиитского влияния, прежде всего, иранского. Консенсус между этими государствами против ХАМАС, Хезболлы и других прокси-групп означает, что конфликт перестаёт быть исключительно палестино-израильским, он превращается в региональную борьбу за контроль над политическим исламом. И если шиитская ось долго использовала палестинскую риторику как идеологическое прикрытие, то теперь она теряет даже эту площадку.
Расширение Авраамовых соглашений — вторая половина уравнения. Если Саудовская Аравия, Сирия, Оман или другие страны согласятся на формализацию отношений с Израилем, контуры ближневосточной политики могут измениться радикально: от системы противостояния — к системе условного сосуществования под гарантии США. Это не отменяет старых конфликтов, но делегитимирует их активную фазу. Именно по этой причине Иран, чья региональная стратегия выстроена вокруг вооружённого сопротивления Израилю через прокси (ХАМАС, «Хезболла», «Исламский джихад», хуситы), сталкивается с проблемой, привычная конструкция утрачивает поддержку и в арабском мире, и внутри исламской идеологии. Борьба превращается из общей в частную.
В этой логике — двусмысленная реакция Тегерана. Верховный лидер Ирана Али Хаменеи уже больше двух недель не появляется публично и, по данным западной прессы, находится в засекреченном бункере. Предполагается, что он опасается покушения после американских и израильских ударов по ядерной инфраструктуре. Важнейшие внешнеполитические решения, включая обсуждение перемирия, принимаются без него. И хотя он, наверное, снова появится на экранах, заявляя о победе и восстановлении, но столкнётся со слабеющим влиянием прокси, с дипломатической изоляцией, с вымыванием образа сопротивления даже среди собственных партнёров. Политический иммунитет режима впервые за долгое время дал трещину.
Показательно заявление главы МИД Ирана Аббаса Аракчи: «Мы даже не обсуждаем возможность возобновления переговоров с США. Мы ещё не решили, соответствует ли это нашим интересам». Это уже не вызов, а попытка выиграть время. Иран не готов к переговорам, но и к эскалации на всех фронтах одновременно он не готов тоже. Отсюда пауза, изоляция, выжидание. Но новая архитектура региона может быть выстроена и без его участия, а вот изменить её после будет сложнее.
Фактически перед нами — попытка Вашингтона и Тель-Авива не столько заморозить кризис, сколько перехватить формирование поствоенного пространства: задать границы, участников, легальные каналы взаимодействия. Слабость этой схемы в том, что она построена сверху, без полноценного участия самих палестинцев, без баланса интересов, без социального контекста. Но её сила — в ресурсах, в механизмах контроля, в политической поддержке и в прагматизме её бенефициаров.
Вопрос не в том, одобряем ли мы предложенный сценарий, а в том, что альтернативная модель, если она и есть, не предложена никем. Ни Ираном, ни Палестиной, ни региональными коалициями. И пока её нет, именно эта архитектура будет формировать новый статус-кво. Согласятся ли с ним те, кто пока молчит, покажет время, но молчание уже на этом этапе становится формой согласия.
Даже если новая ближневосточная архитектура будет формально утверждена, останется главный фактор нестабильности — иранская ядерная программа. В то время как глава МИД Ирана заявляет об отсутствии каких-либо переговоров с США, Франция выступает с новой инициативой. Президент Эммануэль Макрон объявил о намерении провести консультации с постоянными членами Совета Безопасности ООН по вопросу будущего статуса ядерной программы Ирана. Его цель — сохранить Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) и не допустить выхода из него Тегерана. В противном случае, подчёркивает Макрон, регион войдёт в фазу ядерной конфронтации, а это уже не вопрос ближневосточной стабильности, а глобальной безопасности.
Франция также зафиксировала свою позицию: европейские страны не признают легитимность восстановления ядерной программы Ираном в военном компоненте, особенно после ударов США по Исфахану, Фордо и Натанзу. Макрон прямо указал на эффективность этих ударов как средства временного сдерживания и подчеркнул «сближение позиций» с президентом Трампом. Это значит, что ядерный трек, несмотря на публичную изоляцию Ирана, снова централизуется, но уже в узком формате, без самого Ирана. В этом контексте решение Тегерана отложить или заморозить собственную позицию по переговорам может привести к тому, что стратегические параметры определят без него.
На этом фоне военного финала в Газе, дипломатического давления по линии Авраамовых соглашений и выдавливания прокси с ключевых сцен театра, ядерная проблема становится последним рычагом Ирана в регионе. Если этот рычаг будет перехвачен, альтернатив у Ирана почти не останется.
И это — не только вызов для самого Тегерана. Ослабление Ирана как регионального центра силы становится вызовом и для его глобальных партнёров, прежде всего, для России и Китая. Для Пекина Иран — важное звено «Пояса и пути» и поставщик энергоресурсов. Но, если ближневосточная система стабилизируется под эгидой США и суннитских государств, Китаю рациональнее будет выстраивать связи с более устойчивыми режимами. Для Москвы Иран — стратегический партнёр в Сирии, в обход санкций, в логистике и безопасности. В случае его выдавливания с ключевых направлений, автоматически ослабляются и возможности России, особенно в сирийском и ливанском треугольнике. При этом обе страны скорее будут адаптироваться к новой реальности, чем вступать в прямое противостояние: через переориентацию инвестиций, контакты с Турцией и постепенное перенаправление ресурсов.
Но надо понимать, что вывод Ирана с первой линии региональной политики не означает автоматической потери позиций для его глобальных партнёров. И Москва, и Пекин уже давно выстраивают отношения с суннитскими режимами — по энергетическим, военным, инвестиционным и технологическим каналам. Россия тесно сотрудничает с Саудовской Аравией в рамках ОПЕК+ и сохраняет устойчивые контакты с Эмиратами, в том числе по линии ВТС, логистики и цифровых платформ. Китай, в свою очередь, заключал масштабные долгосрочные соглашения с Эр-Риядом, строит стратегические логистические узлы в Джидде и Эр-Рияде, инвестирует в транспорт, нефть и оборонные технологии. В этом смысле выход Ирана с региональной сцены может даже упростить взаимодействие: исчезает необходимость балансировать между враждующими центрами.
Важно и то, что Россия и Китай будут пытаться вписаться в новую архитектуру не как оппоненты Израиля, а как прагматичные игроки. У Москвы сохраняются рабочие каналы с Тель-Авивом, особенно по сирийской линии и безопасности воздушного пространства. У Пекина — инвестиционные интересы в израильской инфраструктуре, технологии и медицине. В условиях, когда ближневосточная политика начинает переосмысливаться в прагматичных категориях безопасности, логистики и взаимного признания, и Москва, и Пекин будут стремиться использовать свои отношения с Израилем как точку входа в новую систему. Не исключено, что с уходом Ирана на периферию именно эти два государства попытаются стать модераторами между суннитским блоком, Израилем и остаточной шиитской осью.
Таким образом, переход к многополярному, прагматичному и сбалансированному Ближнему Востоку может сыграть на руку России и Китаю, если они не станут воспринимать его как сферу конкуренции с США, а примут как площадку для встраивания. И тогда перехват инициативы Западом будет лишь одним из элементов конфигурации, но не её финальной точкой.
Присоединяйтесь к нашему Telegram-каналу: важные новости, аналитика и инсайды!
Ваша добровольная поддержка проектов KI очень важна! Вы можете внести свой вклад и помочь любым, предложенным способом.
